Стоковые изображения от Depositphotos
Владимир Константинович с трудом повернул ключ в замке, придерживая под мышкой разноцветные вьетнамские тазики из пластмассы. В другой руке — тяжелая сумка с вонючими духами, разлитыми в каком-то ханойском подвале. Он вошел в квартиру — навстречу вся семья, жена с младшей дочкой на руках и старшая дочь-школьница. Ни слова не говоря, он бросил тазы на пол и, медленно сползая по стене, сел прямо в один из них, сумка с духами упала из рук, флаконы покатились по полу. Владимир Константинович закрыл лицо руками и горько заплакал. На дворе 1995 год, ему почти 40, он почти доктор наук, но не может прокормить семью.
«Я родился в глухой деревне Краснохолмского района Калининской области, как говорится, «третий дом от пруда», но с детства мечтал о научной карьере, всегда старался, хорошо учился, сходил в армию, поступил в университет. Потом аспирантура, трехгодичная командировка во Вьетнам, затем Москва, престижная работа в Институте иностранных языков имени Пушкина, и вдруг все рухнуло…» — вспоминает Владимир.
С развалом Советского Союза страна перешла на «другие принципы жизни», в том числе и в образовательной сфере. К 1995 году Институт русского языка имени Пушкина, который раньше был ведущим вузом по преподаванию русского языка для иностранцев, находился, по словам ученого, «в не совсем определенном статусе, неясна была система его управления и задачи». Выстраиваемая десятилетиями система образования пришла в полный упадок за пару лет. Зарплата существенно снизилась и продолжала становиться все меньше и меньше. Из-за того, что звание кандидата или доктора наук теперь можно было незаконно купить, сама ученая степень перестала иметь то значение, что имела во времена СССР, «произошла девальвация профессуры».
«К концу 1995 года какой-то набор студентов все еще шел по инерции, побольше, чем остальных, приезжало представителей прежнего соцлагеря, в частности вьетнамских студентов. Вьетнамцы были подкованы в сфере выживания, они привозили с собой разного рода товары, которые были в те времена дефицитными, а дефицитных было довольно много. Они предложили и мне заняться распространением их тазиков и духов. Другого выхода не было — я согласился, а из института уволился, ходить туда не было никакого смысла», — рассказывает Владимир Константинович.
На семейном совете решили: жена Владимира Нина выходит на работу сразу в три школы — частную, экстернат и вечернюю, а сам он садится за докторскую диссертацию.
В начале двухтысячных Владимир Константинович все-таки получил степень доктора наук и вернулся к преподаванию — стал профессором Московского педагогического университета. Зарплаты начали расти, появились иностранные командировки, а торговля цветастыми вьетнамскими тазиками на рынках и в электричках осталась в прошлом.
Для сельской учительницы математики Галины Григорьевой из Кировской области символом положения дел в образовании в девяностые годы стали ведра. Обычные ведра из нержавеющей стали, которыми платили тогда зарплату школьным учителям.
«Нам же деньги не давали вообще, — вспоминает педагог, — выходили с лета и жили до Нового года совсем без зарплаты, я на мамину пенсию жила. И ходили на работу. Когда появлялся слух, что будет зарплата, все учителя сразу воодушевлялись: ой, деньги идут, деньги идут! А приходило, дай бог, процентов 10, совсем копейки. Но не только нам не платили, тогда вообще никто денег не получал. Тем, кто работал на заводах, выдавали зарплату продукцией. А учителям стали выдавать чеки, которые можно было отоварить на базе в Кирове. Выделяли автобус, ехали на нем три часа в город, там на определенную сумму получали товар: ведра, обувь, тетради, туалетную бумагу — и обратно в село на автобусе снова три часа. И у каждого учителя по заработанному ведру».
Экономическая катастрофа 1990-х ударила по сфере образования, пожалуй, больнее всего. Некогда престижная профессия учителя стала символом нищеты — в 1997 году общий долг государства по зарплате учителям превысил 10 триллионов рублей. Педагоги устраивали голодовки, митинги и забастовки, в самой массовой из которых — в январе 1997 года — приняли участие более полумиллиона учителей. Школьники получили дополнительные каникулы, но больше практической пользы массовые акции не принесли — денег тогда почти никто из педагогов так и не увидел.
О ремонтах в школах, современном оборудовании и новых бесплатных учебниках в девяностых даже не мечтали. Дети, конечно, продолжали прыгать через потрескавшегося «козла» на физкультуре и крутить ручку электрофорной машины для изучения статического электричества на физике, но оставшийся с советских времен инвентарь постепенно ветшал. Проблемы были даже с едой. Галина вспоминает, что обеды детям работники столовой готовили из продуктов, выращенных на школьном огороде, а хлеб ученики приносили из дома по очереди. «Не на что было покупать хлеб, сахар, носили родители. У меня была тетрадь, записывали, кто в какой день несет. Был ребенок из совсем бедной семьи, приносил только две буханки. Значит, все обедали без хлеба», — рассказывает педагог.
На плечи родителей тогда легло почти все обеспечение учебного процесса. Они покупали учебники, скидывались на инвентарь и текущий ремонт. На обучение ребенка в школе приходилось тратить так много денег из семейного бюджета, что сбор «на шторы» стал предметом злых шуток о школьной коррупции.
Качество образования неминуемо начало снижаться, потому что из-за нищеты школы покидали самые сильные и талантливые учителя — они переходили в платные гимназии и занимались репетиторством. Молодые педагоги шли продавцами на рынок, ведь им самим надо было выживать, а зарплата учителя, которую к тому же не платили месяцами, прокормить семью не позволяла.
Ситуация с невыплатами зарплат бюджетникам стабилизировалась в начале 2000-х, а вскоре в сферу образования последовали сильные финансовые вливания из федерального бюджета. «Низкая зарплата педагогов — это одна из ключевых проблем российской школы», — констатировал Владимир Путин в 2005 году, объявляя о старте приоритетного национального проекта «Образование». Тогда были определены точки роста, которые необходимо было поддерживать, потому что на настоящую модернизацию системы денег в бюджете все еще не было.
Благодаря нацпроекту появились два пилотных федеральных университета — в Красноярске и Ростове-на-Дону, учебные заведения начали подключать к интернету, школы в сельской местности получили автобусы, учителям стали доплачивать за классное руководство, а лучших из них премировать. В 2011 году заработал проект модернизации региональных систем общего образования — настоящие изменения начались уже повсеместно. На 120 миллиардов рублей было закуплено оборудование, сделаны капитальные ремонты в школах, учителей начали направлять на повышение квалификации, а их зарплаты выросли до среднего уровня по региону.
Уже через год финансирование и модернизация образования стали значительной частью «майских указов» Владимира Путина. Президент дал десятки поручений, связанных с улучшением всей системы, — устанавливались зарплатные минимумы для преподавателей вузов и колледжей, заработал проект повышения конкурентоспособности ведущих высших учебных заведений, выделялось финансирование для стопроцентной доступности дошкольного образования для детей от 3 до 7 лет и для обеспечения школьников бесплатным дополнительным образованием.
После решения базовых проблем школ, колледжей и вузов внимание начали уделять качеству обучения. В школах появились новые учебники и пособия, причем они стали стандартизированными. Если в 1990-х чуть ли не каждый учитель сам выбирал, с помощью какой литературы учить детей, и это приводило к использованию сомнительных произведений, то сейчас Минпросвещения утверждает Федеральный перечень учебников на каждый учебный год. Появились электронные дневники — родители получили удобную возможность следить за успеваемостью своих детей и домашними заданиями, а навык исправлять оценки при помощи лезвия и замазки, присущий школьникам девяностых, оказался бесполезен.
Перед современным нацпроектом «Образование», который стартовал в 2019 году, уже стоит цель обеспечить глобальную конкурентоспособность российской системы образования. В учебных заведениях начали внедрять системы профессионального роста педагогов, развивать наставничество и формировать безопасную цифровую среду.
«Если бабушки и дедушки детей придут сегодня в школу, то, конечно, они во многом удивятся, — рассказывает Григорий Назаров, молодой преподаватель истории и обществознания из подмосковной гимназии, ставший в 2018 году призером конкурса «Учитель года». — И тому, что в каждом классе электронные доски, электронные журналы, различные цифровые платформы. Иной раз кажется, что ребенку вообще из дома выходить не нужно, потому что он все образование может получить онлайн. Хотя это, конечно, не так. Если посмотреть на новые школы или на программу реконструкции старых, поражает воображение и оформление кабинетов, и больших пространств типа столовой или актовых и спортивных залов. И когда ты заходишь в такую новую школу или свежеотремонтированную, видишь, что государство, конечно, удивляет и уделяет этому большое внимание. Вот это действительно сегодня ярко бросается в глаза».
О перевороте в обучении, который произошел в школах благодаря цифровизации, говорит и сельская учительница Галина Григорьева. Она рассказывает, что высокоскоростной интернет и интерактивные доски для маленькой школы в вятской глубинке стали «сродни выходу в космос».
Сегодня у учителей в ее школе есть рабочий компьютер или ноутбук с доступом к тысячам образовательных программ и разработанных уроков. По словам педагога, в кабинеты биологии, химии и физики поставили очень много нового оборудования, препаратов и материалов для опытов. «Раньше это было все старое — динамометры, пружины какие-то, микроскопы, в которые ничего не было видно», — добавляет она.
Учитель истории Григорий Назаров говорит, что еще одним из самых заметных изменений стала смена подхода к взаимодействию между школой и детьми. В девяностых и начале нулевых он сам учился в школе и говорит, что тогда вопросы воспитания просто не ставились, сейчас же у учителей есть «четкое понимание образа личности ученика, которого мы хотим воспитать».
«Мы от этой идеи отказались после развала Советского Союза. А сегодня уже во всем мире признано, что сначала личностные результаты, система мотивации на своей родной земле, потом универсальный навык, и только потом уже жесткие, предметные, так называемые hard skills. И вот, слава Богу, наша отечественная школа к этому вернулась. Это общий тренд, он касается абсолютно всех школ: больших и малых, городских и сельских. И это не может не радовать. Поэтому я бы выделил, наверное, вот это ключевое отличие именно по содержанию образования. Это не грубая агитация, это не какие-то государственные идеологические кампании. Это серьезный методический педагогический подход, и он абсолютно оправдан».
С ним согласна и первый зампред комитета Госдумы по просвещению Яна Лантратова. По ее словам, в российских школах сейчас происходит «коренной перелом».
«Мы наконец отказались от понятия «образовательная услуга» в отношении труда школьных учителей. Одной из ключевых задач школы вновь стало воспитание ребенка, а не просто наполнение детей знаниями. Внеурочные занятия «Разговоры о важном» стали перспективным и эффективным способом формирования единой информационной повестки, направленной на нравственное просвещение учащихся. Также нами был принят важный закон о трудовом воспитании в школах — для того, чтобы ребята смогли поучаствовать в общественно полезном труде, получить базовые трудовые навыки, чувство причастности и уважения к результатам труда, своего и чужого», — говорит депутат.
Об изменениях в качестве школьного образования хорошо говорят международные исследования, ведь они предлагают одни и те же задачи школьникам по всему миру. Например, Международная ассоциация по оценке учебных достижений IEA раз в четыре года проводит мониторинг уровня школьного математического и естественнонаучного образования (TIMMS). В последний раз такое исследование проводилось в 2019 году, тогда российские четвероклассники оказались на третьем месте в мире, уступив лишь детям из Сингапура и Южной Кореи. Для сравнения, школьники из США заняли 9-ю строчку в рейтинге, из Швеции — 11-ю, а из Германии — 28-ю. В 2003 году четвероклассники из России были лишь на 9-м месте.
В России же главным способом оценки знаний школьника стал Единый государственный экзамен. Его можно назвать настоящим символом изменений в российском образовании. Сегодня ЕГЭ порой критикуют, но именно он искоренил важнейшую проблему, родившуюся в 1990-х, — чудовищную коррупцию при поступлении в вузы.
«Абитуриентку с Камчатки трясло перед дверью кабинета, где принимали вступительный экзамен. Она очень хотела поступить и сильно переживала, что что-то забудет. Рядом трясло ее маму. Но все это совершенно не имело никакого смысла. Забудет она, вспомнит ли, будет волноваться или успокоится. Поступить ей не суждено, как и всем остальным в этой очереди», — рассказывает москвич Александр, который в самом начале нулевых учился в Институте культуры и летом подрабатывал в вузовской приемной комиссии. По его словам, «блатные» были на всех специальностях, но особенно страшная ситуация сложилась там, где было мало бюджетных мест. Глава приемной комиссии на ушко приказала своим временным сотрудникам «не мешать поступать» нескольким абитуриентам. На одной из специальностей таких было двое. И места было два.
Все экзамены оказались профанацией, поскольку, кто поступит, было уже предопределено. Именно на эту специальность хотела девушка с Камчатки. Несмотря на огромную стоимость билетов, с ней прилетела мама, потому что боялась отпускать дочь в Москву одну. На экзамене девушка, конечно же, что-то «забыла» и тем же вечером улетела домой. «Блатные» абитуриенты заходили последними, их перед экзаменом не трясло.
Пробиться в ведущие вузы Москвы и Санкт-Петербурга талантливому абитуриенту из провинции в то время было крайне сложно. Помимо прямой коррупции, тогда расцветала и косвенная – вузы создавали дорогостоящие подготовительные курсы, а тех, кто за них не заплатил, просто «заваливали» на экзаменах, рассказывает академик Российской академии образования Виктор Болотов. В девяностых он был заместителем министра образования России, а в нулевых — главой Рособрнадзора. В СМИ Болотова часто называют «отцом ЕГЭ», поскольку именно он был одним из основных кураторов введения госэкзамена в школах.
По его словам, коррупция процветала и в школах, потому что в те годы определенные льготы при поступлении давала золотая медаль.
ЕГЭ начали разрабатывать еще в самом начале нулевых, затем экзамен постепенно вводился в разных регионах, школьники сдавали его по желанию, а с 2009 года он стал единственной формой выпускных экзаменов в школе и основной формой вступительных экзаменов в вузы. Сегодня ЕГЭ сдают по русскому языку, математике, иностранным языкам, физике, химии, биологии, географии, литературе, истории, обществознанию и информатике.
«Это давно не угадайка, как многие утверждают, а это набор вопросов и задач, которые требуют «умения», а не только «знания», — говорит первый зампред комитета Госдумы по науке и высшему образованию Александр Мажуга. — Сегодня профильный ЕГЭ сложный, он заставляет школьника освоить большой объем информации, логически анализировать генетическую взаимосвязь между составляющими образовательной программы».
По словам депутата, ЕГЭ — объективный инструмент, где сведен к минимуму человеческий фактор. И именно благодаря экзамену у ребят из дальних регионов нашей страны появился шанс поступить в ведущие вузы.
«Сегодня мы часто слышим негатив к ЕГЭ. Мне кажется, это скорее связано не с содержанием и формой экзамена, а с оболочкой – камеры, досмотры и так далее. Последнее, кстати, часто решается регионами, которые проводят демонстрационные экзамены для ребят и их родителей», — добавляет депутат.
«Отец ЕГЭ» Виктор Болотов считает, что обычно вся критика госэкзамена — это «политические спекуляции», поскольку реальной замены никто из оппонентов не предлагает. По его словам, главную свою задачу — повысить доступность качественного высшего образования выпускникам вне зависимости от их места жительства и доходов родителей — ЕГЭ выполнил.
«Талантливая молодежь из глубинки не могла поступить в ведущие университеты. Это подтверждалось и статистикой. Если в советские времена только четверть студентов первого курса были жителями Москвы и Ленинграда, то в конце 1990-х их стало уже 75%. А уже через 5 лет после введения ЕГЭ число первокурсников из регионов в ведущих вузах Москвы и Санкт-Петербурга достигало 65-70%. То есть полностью, конечно, на советские сюжеты мы не перешли, но это уже вопросы экономики», — говорит Болотов.
Депутат Александр Мажуга добавляет, что с ЕГЭ россияне живут уже почти 15 лет и каждый год происходит усовершенствование экзамена. Он становится более понятным для школьников, а в вузах действительно появились талантливые студенты из регионов, которые сейчас все чаще выбирают технические специальности. После 1990-х, когда все хотели стать юристами и экономистами, выяснилось, что страна без «технарей» прожить не может.
До избрания депутатом Госдумы Александр Мажуга был ректором Российского химико-технологического университета им. Д.И. Менделеева и известным ученым в области органической химии. Он рассказывает, что в девяностых – начале нулевых в высшей школе происходил «процесс девальвации инженерно-технической подготовки в вузах».
«В стране процветала подготовка специалистов экономического профиля, конкурс на инженерные специальности сокращался, впрочем, как и спрос на таких специалистов. Спустя 20 лет мы видим, что страна без грамотных инженеров, технологов, программистов не может обеспечить сохранение и развитие научно-технологического суверенитета. Важно отметить, что госполитика сегодняшнего дня в сфере образования и науки делает очень важные шаги в этом направлении, тенденция последних лет по увеличению контрольных цифр на инженерные и смежные направления решает вопрос, который зародился в начале 2000-х», – говорит парламентарий.
На 2023/2024 учебный год Минобрнауки выделило 626 278 бюджетных мест, причем по группе специальностей и направлений «Инженерное дело, технологии и технические науки» общее количество мест составило 246 204. Как говорят в ведомстве, доля студентов технических специальностей растет с каждым годом, поскольку сегодня именно таких выпускников ищут работодатели.
«Сегодня мы по праву можем сказать: наше высшее образование самое доступное в мире, – продолжает Мажуга. – Другой вопрос был связан с введением в России бакалавриата и магистратуры. Тогда это был вызов времени, одна из целей заключалась в приближении наших стандартов к международным. И свою задачу такой переход выполнил. Бакалавр в той парадигме – специалист с набором знаний и компетенций, который способен решать широкий круг задач. Сегодня же мы видим, что нам нужен не просто инженер или технолог, который может обслуживать тот или иной вид техники, а нам нужен специалист, который умеет разработать и внедрить что-то новое».
Россия присоединилась к Болонской системе образования в 2003 году, через несколько лет в высшей школе начали внедрять двухуровневую систему – бакалавриат (четыре года) и магистратуру (два года). До этого существовал только специалитет – пять или шесть лет обучения. Помимо изменения сроков обучения, Болонский процесс подразумевал признание странами-участницами дипломов друг друга.
В мае 2022 года Минобрнауки объявило о планах отказаться от Болонской системы, а в феврале 2023-го Владимир Путин в послании Федеральному собранию предложил вернуться к «традиционной для нашей страны базовой подготовке специалистов с высшим образованием». По словам президента, срок обучения может составить от четырех до шести лет, но если профессия требует дополнительной подготовки, узкой специализации, то выпускники смогут продолжить образование в магистратуре или ординатуре.
Депутат Яна Лантратова называет выход из Болонской системы ключевым достижением в сфере высшего образования.
«Из-за нее мы столкнулись с утечкой мозгов в Америку и страны Запада. Процесс был организован таким образом, чтобы западным вузам или компаниям было легко «покупать» наших самых талантливых ребят: математиков, программистов, физиков. Поэтому выход из Болонской системы – это, в первую очередь, важный шаг в сторону обеспечения национальной безопасности», — объясняет она.
Об этом же говорит и зампред комитета Совета Федерации по международным делам и почетный профессор Пермского госуниверситета Андрей Климов. Он преподавал еще до введения Болонской системы и рассказывает, что после нововведений нулевых «начал плохо узнавать даже свою альма-матер».
«Она изначально была придумана для того, чтобы высасывать мозги в сторону Запада. Это способ кражи чужих мозгов, талантливых, перспективных молодых ученых, преподавателей, инженеров. Формально это все звучало красиво: свободный переток людей, еще что-то. Но люди-то в случае этого свободного перетока шли только в одну сторону — в сторону тех, кто по всему миру собирал знания, навыки, умения, а затем вкладывал это в свою экономику и продавал уже назад, в те страны, откуда вытаскивали этих молодых ученых и специалистов, все то же, но с огромной добавленной стоимостью. Эта система ни что иное, как одна из форм неоколониализма. Я не преувеличиваю совершенно, я в этом убежден», — говорит Климов.
При этом, по его словам, полностью восстановить советскую систему образования сейчас уже не получится. Те, кто ее застал, уже находятся в том возрасте, который не позволит заниматься преобразованиями, а молодые ученые знают о «доболонском» периоде только «по книжкам и рассказам». «Но мы же занимаемся не реставрацией какого-то артефакта. Мы занимаемся созданием системы, адекватной новым вызовам», — добавляет сенатор.
В 2022 году на встрече с лауреатами и финалистами конкурса «Учитель года» Владимир Путин рассказал, что Россия сейчас находится на поворотном этапе развития страны, поэтому главной целью должно стать создание суверенной системы образования. «Нужно обеспечить связанность, единство образовательного пространства страны. И прежде всего нужно передать ребятам нравственный, культурный код нашего народа», — пояснил президент России.
В 1990-е годы о культурном коде никто даже не думал. Система образования была разрушена, а дети получали знания во многом благодаря учителям, продолжавшим работать без зарплаты, и собственным родителям. Появились сотни «вузов», которые, по сути, продавали дипломы о высшем образовании, «корочки» кандидата наук можно было купить даже в метро, а в школах и больших университетах расцвела коррупция.
Последствия этого разложения пришлось преодолевать более 20 лет. И сделать это все же получилось. Сегодня детям доступно по-настоящему качественное образование, а учителям и преподавателям больше не приходится лить слезы над вьетнамскими тазиками и пустыми ведрами.
Проект создан при поддержке Института развития интернета (АНО «ИРИ»).
По сообщению сайта Газета.ru