Стоковые изображения от Depositphotos
— Ваши мать и отец — известные фигуры в мире музыки. Как вам кажется, существует ли закономерность, что дети артистов идут по пути родителей?
— Мне очень бы этого хотелось. В советское время у нас в почете были династии в профессиях. Династии металлургов, шахтеров и так далее. И это всегда заслуживало большого уважения. В творческой среде с подобным немного сложнее, потому что для продолжения династии у детей должны быть определенные данные — здесь природу сложно обмануть и подменить. Особенно это заметно на представителях молодого поколения.
Однако это обманчивое представление, что детям известных родителей легче добиться успеха, чем тем, кто начинает с нуля. Я бы сказал, что, напротив, это накладывает большие обязательства и огромную ответственность. От тебя ожидают большего, чем от твоих коллег. Здесь важно выработать устойчивость, чтобы выжить в такой ситуации и продолжать заниматься творчеством. Судя по своему опыту, репутация выдающегося родителя скорее мешает встать на собственный путь.
— Оказывалось ли на вас давление со стороны родителей при выборе профессии в детстве?
— Меня никто не заставлял, хотя по умолчанию было понятно, что моя профессия будет творческой, связанной с музыкой. Другие варианты родителями не рассматривались, но принуждения никакого не было.
— Помимо родителей, кто из педагогов оказал наибольшее влияние?
— Педагоги у меня были выдающиеся. Осознаю свое счастье, считаю, что мне повезло — и как скрипачу, и как дирижеру. Учителя дали мне возможность постичь вещи, которые не лежат на поверхности. Только увлеченный профессией специалист может передать мастерство своим последователям. Спустя столько лет я испытываю большую благодарность к Юрию Исаевичу Янкелевичу и Лео Морицевичу Гинзбургу. Могу лишь сожалеть, что в сегодняшнем мире нет таких личностей. Они были настолько преданы своему делу, что мало чем интересовались помимо музыки.
Мир вообще сильно изменился. Если говорить об инструментальной и балетной школе, то в советское время мы были первыми. Когда упал железный занавес и открылись границы, Россия интегрировалась в мировое сообщество. Правда, так вышло, что на фоне всего позитива наши лучшие представители музыкальной школы переехали в другие страны. Именно они стали подтягивать до должного уровня преподавание за границей. Это дало свои плоды — и теперь нам есть у кого учиться. Наша страна же, напротив, многое потеряла, потому что одни музыканты уехали, а другие — состарились и умерли. По этой причине я не могу сегодня заявить, что наша скрипичная школа главенствует в мире, как это было прежде.
— Расскажите простыми словами, что это за профессия «дирижер», а главное — как оценивается его мастерство?
— Сложно выразить словами, в чем заключается особенность дирижерской профессии. Человека можно научить дирижировать, показав грамотные движения руками, но сделать так, чтобы он стал им, – невозможно. Это своего рода дар — оказывать воздействие на людей в оркестре, заставляя их проявить свои музыкальные навыки на высочайшем уровне. Здесь важно умение внушать доверие к своей личности, чтобы за тобой следовали.
Само же мастерство приходит с годами. В нашей среде принято считать дирижирование «профессией второй половины жизни», хотя я сторонник того, что само обучение должно начинаться в молодом возрасте. То есть не приветствую решение людей, которые впервые вышли дирижировать на подиум в преклонном возрасте. Бывают редкие исключения, но, как правило, недочеты заметны.
— На ваш взгляд, личность исполнителя влияет на музыку? Можно ли, слушая музыку, понять, каким был автор?
— Нет. Мы знаем примеры композиторов, которые обладали не самыми лучшими человеческими качествами. При этом творения, которые они оставили человечеству, — великие.
— Проводите ли вы грань между талантом и гениальностью? Могут ли гении выступать с другими талантливыми людьми в оркестре — или это скорее одиночки?
— Гении – штучный товар, один на миллион. В последние годы это понятие несколько девальвировалось, мне кажется. Мы часто слышим, как очередного музыканта называют выдающимся и великим. Но ведь порой гении — это даже ошибки природы. Когда слышишь сочинения Бетховена, задаешься вопросом: «Как он мог это сочинить?» Сразу думаешь, что это сам Бог вложил ему в руки перо и водил по нотной бумаге. Нормальный человек не мог бы такое придумать. Для таких людей каждый концерт был как последний в жизни. Только через личное страдание и откровение они могли донести до слушателя истину.
Если говорить про дирижерский мир, то это Герберт фон Караян, Леонард Бернстайн, Евгений Мравинский и Кирилл Кондрашин. Для меня услышать их концерты было событием жизни. И очень жаль, что сегодня бизнес вытесняет искусство. Чтобы зажечь публику, внутри артиста должна быть заряжена батарейка. Грустно, что традиционные ценности начинают угасать.
— Есть ли среди современных коллег те, кто мог бы войти в пантеон классиков?
— Не хочу называть имена ныне живущих коллег. Мне кажется, это будет неэтичным. По моим наблюдениям, масштаб личностей сильно сократился. Нет таких крупный величин по сравнению с теми, кто творил десятилетия назад. Сейчас техногенная эра, когда процветает бизнес, а не искусство. Надеюсь, наступит время, когда приоритеты изменятся. Ведь гениальные личности были воспитаны на традиционных ценностях.
Но только не подумайте, что я совсем ретроград (смеется). Конечно, мы должны двигаться вперед. Однако надо жестко следить за тем, чтобы планка не опускалась. Если бы люди всегда смотрели в прошлое, то не было бы ни Шостаковича, ни Прокофьева, ни Стравинского… Я имею в виду именно подход к творчеству.
— Как вы относитесь к авангардистам? Например, в рамках одного музыкального перформанса Джон Кейдж просто молча сидел за пианино в течение 4 минут 33 секунд. На ваш взгляд, это искусство или мошенничество?
— Много лет назад я был на аукционе современного искусства в Америке. Там был лот, оцененный в миллион долларов, – унитаз, в который вылита банка чернил. Это эпатаж, но сотворить такое искусство может каждый. Что же касается музыки, то, мне кажется, талантливое произведение обязательно оставит след во времени. Я и сам раньше исполнял очень много авангардной музыки. Но считаю, что композитор должен все-таки обладать мелодическим даром, в противном случае — он математик, инженер или кто-нибудь еще.
— Говоря об инженерах — советский изобретатель Лев Термен создал терменвокс, ставший одним из важных инструментов в электронной музыке. Игра на нем — искусство?
— Воссоздать эти электронные звуки сегодня может компьютер. Это похоже на кресло пилота. Задаешь нужные координаты, и все — партитура готова. Произведение за тебя сделала машина. Это как в случае с синтезатором, который не дает того же качества звука. В общем, я за человеческий интеллект и живое исполнение.
— Согласны ли с мнением, что ты — это то, что ты слушаешь?
— Публика всегда нуждалась в воспитании музыкального вкуса, это делали великие артисты на больших сценах. Благодаря им аудитория дорастала до понимания музыки и уже могла оценить интерпретацию сюжета.
Хотя мне немного обидно, что для зрителя классическая музыка — элитарное искусство. Если сравнивать с Италией, то там даже грузчик на рынке может напевать оперные арии Верди, Пуччини и Россини. В советское время на радио постоянно ставили по заявкам классику, потому что государство пропагандировало это искусство. Я противник цензуры, но полной бесконтрольности в этом отношении быть не должно.
— При этом билеты в Большой театр стоят очень дорого — и это неподъемная сумма для большинства людей. Как в таком случае приобщаться к миру классической музыки?
— Большой театр всегда был недоступен для большинства, не только сейчас, но и в советское время, когда все делалось для народа. Тут важно приглашать талантливых исполнителей, рассказывать о них. Нужен глобальный подход в воспитании вкусов, чтобы люди направлялись в оперный зал как в храм искусства.
— Есть ли у вас любимые жанры? За исключением классики, конечно.
— Я не против популярных жанров, но они мне не очень близки. Признаюсь, помимо классики, очень ценю джаз. При этом не понимаю «многостаночников», которые одновременно являются и большими интерпретаторами классики, и джазовыми исполнителями. Для меня это как разные профессии: нельзя скрестить ужа и ежа. Я за чистое искусство, не подразумевающее смешение жанров. Классический джаз я считаю искусством, а вот рэп и прочее — нет.
— Учитывая, что смешение жанров не приветствуется, тогда каким образом можно привнести новизну и создать что-то выдающееся?
— Сейчас есть композиторы, которые пишут музыку со множеством различных шумовых эффектов — например, с визжащим звуком пилы или механических шестеренок. Придумать можно все что угодно, но ведь инновационное заключается не в том, чтобы включить в симфонию лай собаки...
Тут не нужны звуки ради звуков. Композитору важно учитывать фактуру и тембр, а этому мастерству он может научиться у предшественников. Рихард Штраус и Густав Малер были величайшими знатоками оркестровой композиции. И при этом они сами учились у Моцарта, Бетховена и Вагнера. А создавать шумы может любой. Не было еще звуков лесопилки? Ну, можно включить, конечно, но лично мне хотелось бы видеть в композиторах образованность. Хочется слушать именно музыку, а не набор звуков.
— За свою карьеру вам удалось слышать и исполнять множество музыкальных сочинений. Не было ли у вас желания самому выступить в качестве композитора?
— Нет, никогда. Это определенный дар. Мне выпало счастье лично знать Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Это великий человек и летописец своего времени, который сумел отразить в музыке все ужасы эпохи. Он не задавался вопросом, что бы ему такого придумать. Он просто не мог не записать то, что слышал и ощущал, — это и есть признак гениальности.
— Музыка — универсальный язык?
— Конечно! Это язык, с помощью которого можно обрисовать любые человеческие чувства: и любовь, и нежность, и ненависть, и злобу. В особенности это касается классической музыки, которая, на мой взгляд, дает безграничные возможности для развития образного мышления у слушателей.
— Как отразился на вашей индустрии коронавирус?
— Пандемия — особый случай. Мир сошел с ума. То, что сегодня происходит, — страшно, но все это не ново, если подумать. Был период, когда бушевала испанка — эпидемия гриппа, скосившая миллионы жизней. При том, что тогда вакцины и лечение в целом были не на том должном уровне, что сейчас. Но если почитать дневники того же Прокофьева, то можно узнать, что люди путешествовали и ходили на концерты — жизнь продолжалась, несмотря на смертность.
Сегодня же людям моей профессии сложно гастролировать. При этом залы не остаются полностью заполненными. Так что пока мы стараемся «залечивать раны». Поэтому, конечно, важно вовремя прививаться и действовать сообразно рекомендациям врачей, чтобы не ломать самим себе жизнь.
По сообщению сайта Газета.ru