Стоковые изображения от Depositphotos
Первый секретарь ЦК КПСС, председатель Совета министров СССР Никита Хрущев (слева) на выставке художников-авангардистов студии «Новая реальность» в Манеже
В ноябре-декабре 1962 года в Манеже проходила выставка, приуроченная к 30-летию московского отделения Союза художников (МОСХ). Она задумывалась как широкий показ достижений советского изобразительного искусства. Организацией экспозиции занимались искусствоведы Александр Каменский и Владимир Костин. В те годы МОСХ возглавлял Дмитрий Мочальский.
Параллельно проходила другая выставка, организованная студией Элия Белютина «Новая реальность». Она открылась 26 ноября 1962 года в Доме учителя на Большой Коммунистической, 9 (ныне — улица Александра Солженицына). Там выставлялись работы авангардистов Тамары Тер-Гевондян, Анатолия Сафохина, Люциана Грибкова, Владислава Зубарева, Веры Преображенской, Инны Шмелевой и других. Их называли по имени руководителя — белютинцами.
На выставке «Новой реальности» присутствовали иностранные журналисты и руководитель Союза художников Польши. Вскоре на европейских каналах вышли репортажи о демонстрации неофициального абстрактного искусства в СССР.
Неутвержденные властью выставки казались невозможными до XX съезда КПСС, на котором культ личности Сталина подвергся критике. После огласки в СМИ студию пригласили принять участие в выставке в Манеже. Вместе с работами членов «Новой реальности» Белютин выставил там произведения Эрнста Неизвестного, Владимира Янкилевского, Юло Соостера и Юрия Соболева.
На следующий день после дополнения выставки работами «Новой реальности» Манеж посетил Никита Хрущев в компании членов Политбюро (Александр Шелепин, Кирилл Мазуров, Екатерина Фурцева, Михаил Суслов и Леонид Ильичев). По словам художника Леонида Рабичева, Хрущев очень быстро обошел нижние залы Манежа, где располагалась экспозиция Александра Дейнеки, Митрофана Грекова и других. В статье «Манеж 1962, до и после» Рабичев отметил, что члены делегации не подошли близко ни к одному холсту, просмотрев все вскользь.
В это время Рабичев, Белютин, Эрнст Неизвестный, Янкилевский, Соостер, Соболев и другие художники ждали Хрущева в верхних залах, где выставлялись авангардисты. Они условились встретить советского лидера аплодисментами и поставили в центре первого зала кресло, чтобы «посадить туда Никиту Сергеевича и по очереди рассказывать ему, что и как они делали».
«Я смотрел на часы, — написал Рабичев. — Прошло 27 минут с того мгновения, как открылась дверь Манежа. Из третьего коридора Манежа вышел Хрущев. Промелькнула мысль — что же можно было увидеть за 27 минут? Я волновался, начал вместе со всеми аплодировать».
По словам художника, появление Хрущева смутило всех присутствующих, которые были настроены на серьезное обсуждение искусства. Поднимаясь по лестнице, политик с улыбкой произнес: «Так вот вы и есть те самые, которые мазню делают? Ну что же, я сейчас посмотрю вашу мазню!» Затем он вошел в зал, увешанный картинами учеников Белютина, и «ногой отодвинул в сторону кресло».
Рабичев внимательно следил за мимикой лица Хрущева, которое напоминало «то лицо ребенка, то мужика-простолюдина, то расплывалось в улыбке, то вдруг на нем обозначалась обида, то оно становилось жестоким, нарочито грубым, глубокие складки то прорезывали лоб, то исчезали, глаза сужались и расширялись». Рабичев заявил, что Хрущев «мучительно» пытался понять смысл произведений, и в какой-то момент его лицо сделалось «откровенно злым»:
«Никита Сергеевич молчал около двух минут, а затем громко, с ненавистью произнес: «Говно!» И, подумав, добавил: «Педерасты!» И тут все сопровождавшие его государственные люди, как по команде, указывая пальцами то на одного, то на другого из нас, закричали: «Педерасты!» Нас было 13 художников, мы стояли около своих картин».
Затем, по словам Рабичева, участники делегации начали кричать и угрожать — ситуация была парадоксальной. Художники были ошарашены, потому что они настраивались на конструктивный диалог с главой государства.
«Один слышал Шелепина, другой — Мазурова, Фурцеву, — поделился Рабичев. — Я лично стоял рядом с Сусловым и Ильичевым. Члены правительства с возбужденными и злыми лицами, одни бледнея, другие краснея, хором кричали: «Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!» Рядом со мной Суслов с поднятыми кулаками кричал: «Задушить их!» Происходило то, что невозможно описать словами».
Спустя пять минут Хрущев поднял руку, и его коллеги замолчали. Он подозвал к себе Белютина и поинтересовался о его происхождении. Художник ответил, что его отец — известный общественный деятель. Затем Хрущев указал на картины и спросил: «Что это?» Белютин начал объяснять содержание произведений: домик в Ульяновске, портрет, пейзаж, Волга. Кто-то из делегации снова начал возмущенно кричать, но Хрущев прервал его и пригрозил выгнать художников из страны:
«Вы хотели общаться с капиталистами, мы предоставляем вам такую возможность. На всех вас уже оформлены заграничные паспорта, через 24 часа все вы будете доставлены на границу и выдворены за пределы Родины».
Делегаты с ним не согласились и призвали арестовать авторов картин. Затем они переключились на одетого в красный свитер художника Алексея Колли, который носил длинные волосы и бороду: «Вот живой педераст!»
После этого Хрущев заявил, что желает поговорить с каждым из художников. Он подошел к картине с изображением молодого человека «в трансформированном виде» и позвал к себе ее автора. Подошел Борис Жутовский. У него Хрущев также спросил о происхождении и попросить объяснить, что изображено на картине. Жутовский ответил, что это автопортрет.
«Как же ты, такой красивый молодой человек, мог написать такое говно? — сказал Хрущев. — На два года на лесозаготовки».
Когда Жутовский заявил, что уже был на лесозаготовках, политик сказал: «Еще на два года!» Картины Люциана Грибкова и Владимира Шорца Хрущев также назвал «говном» и переключился на Рабичева. Перед тем, как раскрыть суть своей работы, художник решил объяснить политику, что за люди перед ним. Он заявил, что среди авторов «нет ни одного педераста» — все имеют семьи, работают по 12-14 часов в сутки и только вечером творят в студии Московского Союза графиков. Художник акцентировал внимание на том, что это вечерняя студия, творческая экспериментальная мастерская.
«Значит, днем вы молитесь богу, а вечером продаете свою душу черту?» — спросил Хрущев, после чего начал улыбаться.
Махнув рукой, советский лидер пошел к следующему залу, но вход загородил собой Эрнст Неизвестный.
В отличие от белютинцев, для которых живопись была увлечением, Неизвестный выставил в Манеже скульптуры, являвшиеся делом всей его жизни. При этом он был хорошим психологом и актером. Неизвестный решил начать беседу с Хрущевым, преподнеся себя как труженика-каменотеса.
«Никита Сергеевич, — сказал он. — Здесь работы всей моей жизни, я не могу показывать их в такой обстановке. Я не знаю, придется ли мне еще говорить с руководителем партии, я прошу вас выслушать меня, и чтобы меня не перебивали».
Делегаты вновь подняли шум, но Хрущев заинтересовался и поднял руку, чтобы они замолчали. Дождавшись тишины, Неизвестный начал объяснять, какой его труд тяжелый: одну скульптуру он делал 15 дней, другую — два месяца. Также скульптор указал на проект интерьера Физического института, на котором были изображены его будущие скульптуры, и объяснил, каким получится проект и сколько труда на него будет потрачено. Имея в виду будущую роспись стен института, Неизвестный спросил: «Как нам, Никита Сергеевич, следует относиться к творчеству художников-коммунистов Пикассо и Сикейроса?»
«В этом человеке, — дьявол и ангел, — сказал Хрущев под возмущенные комментарии коллег. — Дьявола мы в нем убьем, а ангела надо поддержать, я согласен платить ему за его работы, давать ему заказы».
В ответ Неизвестный заявил, что хотел бы видеть на стенах зданий, где он будет работать, рисунки художников, чьи работы выставлены в двух предыдущих залах: «Чтобы мои скульптуры были на фоне их живописи».
Рассерженный Хрущев махнул рукой и отправился в гардероб.
На следующий день в газете «Правда» вышла разгромная статья, положившая начало кампании против формализма и абстракционизма в СССР. Это спровоцировало развитие советского андеграунда — подпольного искусства, существовавшего параллельно с официальным. Хрущев хотел исключить всех участников выставки из КПСС и Союза художников, в которых, как оказалось, почти никто из них не состоял. Освещение инцидента привлекло внимание людей, которые толпами ринулись в Манеж посмотреть на работы авангардистов. Но произведения оперативно убрали.
Две недели спустя на встрече руководства СССР с представителями интеллигенции Хрущев заявил:
«Художников учили на народные деньги, они едят народный хлеб и должны работать для народа, а для кого они работают, если народ их не понимает?»
Для авангардистов была закрыта возможность участия в выставках в СССР. Но 31 декабря 1963 года Белютина пригласили в Кремль на празднование Нового года. При личной встрече Хрущев пожелал ему и «его товарищам» успешной работы и «более понятной» живописи. С 1964 года регулярные встречи «Новой реальности» неофициально проходили в подмосковном доме в Абрамцеве. Художники, не имевшие мастерских, могли там работать и жить. Через студию прошли около 600 авторов. После каждого сезона, которые длились с мая по ноябрь, проводились отчетные выставки. Трижды белютинцы устраивали круизы на «творческих пароходах». В 1980-х они начали активнее выставляться на родине и за рубежом.
После отставки Хрущева его дачу посещал Жутовский — по словам художника, бывший генсек извинился и заявил, что «его накрутили». А Эрнст Неизвестный создал черно-белый памятник для могилы Хрущева на Новодевичьем кладбище. Скульптор назвал этот факт «самым невероятным итогом» скандала в Манеже.
«Запрет на Белютина» продлился почти 30 лет. В декабре 1990 года правительство перед ним извинилось, и в Манеже открылась грандиозная выставка белютинцев. В ней приняли участие 400 художников, представивших более тысячи произведений. Сам Белютин до этого времени был «невыездным», но за рубежом непрерывно шли его персональные выставки.
По сообщению сайта Газета.ru