Стоковые изображения от Depositphotos
Еще несколько месяцев назад мало кто думал о том, чем занимается министерство промышленности и торговли РФ. Занималось и занимается оно промышленной политикой страны, но признаемся – о ней мы думали еще меньше, чем об ответственном за нее министерстве. Теперь, когда форсированное импортозамещение стало необходимостью, о промышленной политике говорится часто, но рост упоминаемости ответственного за нее министерства не увеличил его популярности. Тренд здесь задала один из опытнейших политиков России – Валентина Матвиенко, инициировавшая дискуссию о гвоздях, в которой Минпромторгу выпала незавидная участь. Его чиновники вынуждены были доказывать, что с собственным производством гвоздей в стране все не так уж и плохо, а вообще же, даже если это и нет так, то стопроцентного импортозамещения никто не обещал, да и задачи такой никогда не ставилось.
Аргумент, понятное дело, уязвимый. Во-первых, как отметила глава Совета Федерации, «я легко могла заменить в своем высказывании слово «гвозди» на какое-нибудь другое». Во-вторых же, несмотря на то, что «ни одна страна в современном мире не в состоянии обеспечить себя во всех сферах на 100% продукцией только собственного производства», есть те продукты и отрасли, «где мы не только можем, но и должны полностью закрывать и все свои потребности, и производить на экспорт. Но почему-то этого не происходит».
Эти слова указывают нам на суть проблемы с политикой импортозамещения. Проблема не в том, что у нас «что-то не так» с собственным производством гвоздей или чего-то еще. Проблема в том, что политика импортозамещения подразумевает не количественные, а качественные критерии. А последние, как ни крути, будут основаны не на цифрах, а на мнениях. То есть подсчитать соотношение собственного производства и импорта по тем же гвоздям мы в общем можем, можем задать и какие-то целевые показатели по изменению этого соотношения. Но что считать успехом в импортозамещении: 60% собственного производства, 80%, 100%?
Далее – ресурсы, как известно, ограничены. Вот есть у нас какое-то количество железа. Мы можем направить его на производство гвоздей, автомобилей или чего-то еще, продать за рубли, отправить, наконец, на экспорт. Пока думаем, возможностей масса, но стоит только выделить какое-то количество тонн на что-то, возможности тут же сокращаются. А лучше-то как? Вот тут и начинаются мнения, и даже если мы называем их «экспертными оценками», сути это не меняет. И более того – стоит направить железо, например, на автомобили, так за этим как снежный ком растут потребности в стекле, резине, процессорах и т. д. Значит, доступные по ним резервы тоже надо держать в уме, иначе кузов будет (если производственные мощности и специалисты для того, чтобы железо превратить в детали, уже имеются), а начинка – нет. Может, тогда лучше пустить все на гвозди? Но тогда, получается, вкладываемся не в слишком технологичное производство. Как же лучше? Вот тут и хотелось бы, чтобы на место мнениям пришла осмысленная промышленная политика.
В современной России профильное министерство есть, а вот профильной, промышленной, политики никогда не было. Не было потому, что политика предполагает четкую постановку целей при наличии средств для их достижения. В «лихие 90-е» все просто «выживали как могли». В 2000-е на смену хаосу пришли разнообразные стратегии и программы. Казалось бы – вот оно, целеполагание. В новой философии управления все было «по науке». Только в итоге цели растекались по управленческой пирамиде на множество отчетных показателей – пресловутых «кипиаев». Средствами же новой политики стало выделение денег. А раз есть средства, то нужен и контроль: с одной стороны, за выделенными деньгами, а с другой — за выполнением «кипиаев». Причем среди двух этих рядов цифр движение денег поддавалось контролю заведомо сложнее. «Кипиаи» выполнялись почти всегда (поэтому и по отчетам все почти всегда хорошо), а вот с реальными результатами сложнее. Не потому, что их вовсе не было, а потому, что оценить качественные цели количественно заведомо проблематично. Так было (и будет) всегда, когда в качестве конечных целей фигурирует «рост конкурентоспособности», «повышение эффективности», «достижение импортозамещения». Ведь качественный показатель сначала надо перевести в ряд количественных (в тоннах, процентах и пр.), а затем еще и сопоставить каждый из этих показателей с выделенными на его достижение деньгами (и это в мире рыночных, то есть изменчивых, цен).
Лучше всего система работает тогда, когда цели устанавливаются не «по науке», а задаются политически (например, «обеспечить проведение зимней Олимпиады»), политически же контролируются, а заданные результаты изначально измеряемы (скажем, в виде количества объектов инфраструктуры на ограниченной территории). И это не только особенность нашего времени. Точно так же работала (и точно так же, выходя за эти флажки, буксовала) советская плановая система, обладавшая несоизмеримо большими средствами для контроля над выполнением плановых показателей, чем нынешний Минпромторг.
Опыт той системы не стоит сводить лишь к бесконечному спору о том, «развалилась» ли она или ее «развалили».
Советская система брала железо и людей и превращала это, например, в гвозди. Были ли в мире гвозди крепче тех, советских – вопрос дискуссионный. Но гвозди были. Наша же система берет деньги, дает их людям и гарантированно получает лишь «кипиаи». Как к этому относиться – вопрос тоже дискуссионный. Но вот в стену такой результат точно не забьешь. Поэтому в текущей ситуации вполне понятно стремление вернуть Госплан – а с учетом современных технологий, даже и «цифровой Госплан», который преодолел бы ограничения того, нецифрового.
И тут перед нами вполне закономерный вопрос ставит глава Минпромторга Денис Мантуров: «Чтобы был Госплан, нужно иметь соответствующие предпосылки для его существования. Как это возможно, если собственность на средства производства находится в частных руках, а предприятия обладают своей субъектностью и стремятся приумножать свою прибыль?»
Поразмышлять над этим вопросом стоит. Готовы ли и можем ли мы пойти на полномасштабную национализацию – по сути, большевистскую революцию 2.0? И даже если у нас вновь «есть такая партия», то факт смены собственности сам по себе не стирает субъектности предприятий. Назначаемые директора (топ-менеджеры) могут занять место собственников в процессе принятия решений, но преследовать они в массе своей будут интересы себя и своих предприятий. Это не обязательно означает «коррупцию», к которой мы привыкли сводить все проблемы госуправления. Это означает, что вполне честные и грамотные управленцы массово и умело будут отфутболивать спускаемые сверху «решения партии и правительства» именно потому, что они честные и грамотные управленцы.
Их, конечно, можно заменить на исполнителей, которые будут «гнать план» (ну или «гнать кипиай»), невзирая на интересы своих предприятий и коллективов. Примеров тому в советской системе было предостаточно, и едва ли есть основания думать, что сегодня можно добиться таким путем большего, чем благостное шуршание отчетами.
Большевики провели национализацию в первые месяцы после захвата власти, Госплан был создан в 1921 году, но вот плановая система стала работать лишь с конца 1920-х, т. е. более чем через 10 лет после революции. И получилось это именно после создания системы управления и контроля (поддерживаемой в том числе и репрессивными методами), которая позволяла снижать степень субъектности отдельных предприятий, отраслей, регионов. Без подобной системы всякое составление планов (стратегий) было и будет, если воспользоваться определением ее создателя, «игрой в цифирь». Закат советского планирования с 1960-х проходил параллельно с многочисленными попытками улучшить его, в том числе с опорой на информационные технологии. Совпадение? Не думаю, поскольку все эти, разумные и оправданные в общем попытки, увеличивали степень субъектности экономических агентов.
Что же делать? Во-первых, «не стрелять в пианиста». Минпромторг играет в имеющихся условиях как может. Во-вторых, использовать опыт прошлого – как позитивный, так и негативный.
Если уж мы хотим форсировать импортозамещение нерыночными методами, то тогда не надо питать иллюзий, что есть возможность делать это «по науке». Нет такой науки. Надо включать политическую постановку целей и политический контроль за их реализацией. Но это не обязательно означает, что для очередной индустриализации нужно неизбежно возвращаться к Госплану.
Советский Госплан с разрабатываемыми в его недрах планами пятилеток уж очень напоминал (с поправкой на разницу в масштабах деятельности) нынешний Минпромторг – что-то там делалось, что-то получалось, но часто он просто прокручивался пятым колесом в телеге бюрократии. И он никогда не ставил целей, а распределял ресурсы для их реализации и контролировал выполнение плановых показателей. С 1950-х и цели, и плановые показатели стали многократно множиться. Тогда же стали возникать идеи создания на основе новой техники некой чудо-системы, которая весь объем информации обобщит, ресурсы распределит, достижение показателей проконтролирует. Чудеса, может, и бывают. Интеллект искусственный, может, и заменит интеллект человеческий. Но пока этого не произошло, следует помнить о том, что любой инструмент лучше всего работает тогда, когда используется по назначению. Плановая система, работавшая в СССР с 1930-х, была создана для мобилизации ресурсов с целью форсированной индустриализации. И лучше всего вплоть до 1980-х она работала там, где нужно было заниматься не размазыванием ресурсов по множеству задач, а их мобилизацией для конкретных просчитываемых и осязаемых целей – последними примерами стали БАМ и КамАЗ. Но и в рыночный период непревзойденным не только по вложенным средствам (которые считали с большим интересом не только в правительстве), но и по достигнутым осязаемым результатам остается пример олимпийского Сочи.
Политика мобилизации ресурсов – если мы действительно готовы на нее пойти – должна быть именно политикой. В ней мало чего от экономики, поскольку мобилизовывать ресурсы общество вынуждено на то, чего не в состоянии (вообще или быстро) достичь рынок. Выполнение политически заданных целей должно контролироваться также политически. Но эффект от этого возможен только тогда, когда это не достижение «всего хорошего», а ограниченные цели с конкретными просчитываемыми результатами. И, как показывает наш опыт, ресурсы в этом случае всегда находятся, даже если экономисты хватаются при этом за голову.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.
По сообщению сайта Газета.ru