Стоковые изображения от Depositphotos
Будет же теперь этот шедевр месяц в башке вертеться. «В городке, что в модерне построен смело, у слиянья двух рек на холме есть храм, там есть люди, что верой и правдой и делом уже десять лет помогают нам». Почти капитана Лебядкина невероятное сочинение. Этими стихами нас встречает город. Угадайте, что за город. Ну, тот, что в модерне-то построен смело.
Сейчас все, кто не уехали совсем, поехали по России… Коломна, Углич, Купавны, Мышкин… Это опыт.
Смело построенный в модерне город – это Кимры. При ближайшем знакомстве оказывается, что в Кимрах смело построили не только модерн.
В 1990-е, 2000-е тут был центр наркотрафика. 101-й километр. Тут селились все, кому запрещалось находиться в пределах 100-километровой зоны вокруг Москвы. То есть всякая мелкая шушера и великие опальные поэты. Так в Кимрах летом 1937 года перед последним арестом оказался «ограниченный в правах» Мандельштам. Где-то здесь был написан им «Савеловский цикл». Никто не знает, где именно он жил. Да что там, никто не знает, где его могила, где уж…
Здесь оказался цыганский табор из Молдавии, была оптовая наркотическая база, а цены заметно ниже, чем в Москве. Ну, и соответственно… Приезжавшая сюда электричка называлась в народе «зеленая игла». Потому что действительно была зеленого цвета и полностью набита торчками. Они лежали под деревьями и тихо засыпали навсегда. На местном кладбище слишком много надгробных памятников с датами жизни и смерти 1980 – 2000. Как говорят в соцсетях, жизнь – это тире посередине двух дат. Обычное дело в провинции. В соседней деревне, что под Кимрами, умирали от спирта. Но не просто помирали, а с присказкой. «Принял норму – и помер». Упиться до смерти эвфемистически называлось «принять норму».
Кимры – город сюрный. Тут и наркоманы, и якобы излечившиеся наркоманы, и цыганский табор, и священники в штатском, и армянские беженцы, и полностью разрушенный уникальный деревянный модерн начала XX века. «Что-то с вами сделалось, города старинные…»
Действительно модерн есть, якобы из-за этого разрушенного модерна сюда и ездят москвичи.
Я сюда еду не за модерном, хоть бы и разрушенным, а за армянскими беженцами. Снимаю их уже четыре года.
Беженцы напрягаются, закрываются, не хотят говорить. Подозревают умысел. Фирменная недоверчивость простого народа ко всему чужому. «Ее подослал Алиев», говорят. Спорить… не нужно.
Они бежали из Баку 34 года назад, в 1988-м. Потеряли все, ушли из родного дома пешком в чем были, десятилетиями жили в общагах и гостиницах, куда расселили. Судьба беженца. Потом наконец-то получили квартирки, тоже всей диаспорой вместе кучно. В Ереване общаги бакинских армян – в районе Шенгавита. В Кимрах – в Заречье. В Москве, например, есть Солнцево. И там прямо в Солнцеве устроили они себе маленький Баку. Я, конечно, хотела их снимать. Но они не хотели. Что ж… Есть такое выражение по-английски. You have to take «no» as an answer. (Уметь принять «нет»). Даже и не переведешь толком. В русском аналогичного выражения нет. У нас как-то не принято быть слишком целеустремленным, как-то это подозрительно и недостойно – упорно и страстно чего-то добиваться. Так что нет и необходимости искать специальное выражение, чтобы описать ситуацию, как ты за волосы оттаскиваешь себя от цели. А вообще-то для этого нужно особое волевое усилие по смирению. Слышала я это выражение от Вернера Херцога, к своей цели идущего как воин, как апостол, как фанатик, так он клялся, что отказы судьбы принимает без ропота. Ну, я и принимаю отказы от героев, с некоторых пор.
И вдруг в Кимрах есть кто хочет сниматься. Вагиф – мужик добрый, веселый. Токарь высшего, шестого разряда. Живет в общаге 30 лет. Никогда не ест. Верней, никто не видел, как он ест. А как выпьет, начинает громко петь.
Общаг я в своей жизни никогда и не видела. Говорят, много потеряла. Мне не пришлось бросать отчий дом, чтоб учиться в другом городе. Мне не пришлось кутить в юности. «Если ты придешь к общаге ВГИКа и сядешь на скамеечку рядом с общагой, то забеременеешь», говорит Мишка. У Мишки все шутки на эту старомодную тему.
Мы идем за Вагифом в его подъезд и сразу за входной дверью едва не наступаем в дерьмо. Добро пожаловать. Кругом дыры в стенах и огромные на всю стену портреты голливудских красоток. Дерьмо на лестнице и фотографии полураздетых секси-герл – узнаваемый рецепт обустройства убогой жизни одиноких мужчин, живущих вдали от семьи. Надо же, чтоб что-то ласкало глаз. Глаз им ласкает 35-летней давности Джулия Робертс и другие бабы с рекламы знаменитых духов. Вагиф делит кухню, душ, умывальник и балкон на пять семей, но в 5-м номере живет бабушка, она в душ не ходит, так что всего четыре семьи пользуются. Живут мирно, не дерутся, ну, или почти не дерутся. Вагиф считает себя счастливым человеком. То есть считал себя счастливым, ведь мог заработать и послать деньги семье в Армению. Кажется, поэтому. Так я его поняла. А теперь он несчастен. Нагорный Карабах в последнюю войну полностью утратил контроль на Гадрутским районом, где его село, красивое-красивое, с лесами, горами, холодными родниками, там могилы предков, и теперь он не может туда попасть, а там же родина (старомодное слово). И Вагиф в кадре разрыдался.
Теперь у него родина здесь, где с балкона видна Волга. «Мой отец провоевал всю войну, он говорил, что в СССР, где ни будешь жить – считай, родина. Потому что я освободил».
Как же он так живет? И главное, все устраивает. Может, не понимаю чего-то. «Жара!» – говорит Армен, это, кажется, означает, что живет Вагиф ужасно. «Но он же привык, ему кажется, это норм». До этого я не встречала привыкших людей. Только всем недовольных. Знаменитое определение любимого писателя о том, что есть хомо сапиенс: «Человек есть существо на двух ногах и ко всему привыкающее» – на деле не оправдывалось до сего момента.
«Этот дом всегда рад своих видеть детей, отдавая любовь им при каждой встрече – и окрепшим старшим, счастливым уже, и тем, кто из страны далече». Это те самые стихи с концерта излечившихся наркоманов, которым нас встретил город, и которые засели в голове, будь не ладны. Фирменная белиберда великого капитана Лебядкина, которой восхищались Бродский и Блок, а Хармс и Зощенко приняли литературную эстафету, – так она забесплатно в репертуаре самодеятельности любого провинциального городка. Сочинение стихов разной степени неумелости с непреднамеренным комическим эффектом, сопровождающихся отчаянным пафосом – так в народе всегда представляют себе поэзию…
Пока-пока, город Кимры, город уникальных домов в стиле модерн, честно разрушившихся за ненужностью, город когда-то богатейших купцов, город тунеядцев, рецидивистов, торчков, диссидентов, неблагонадежных. Город великого поэта, жившего тут одно лето, ты то, что он увидел последним перед «Второй речкой». Не такая уж и дурная картина.
И на версты многие за крутыми тянутся берега пологие…
По сообщению сайта Газета.ru