Стоковые изображения от Depositphotos
Я не могу сказать, что существовало какое-то табу по отношению к освещению ситуации по ВИЧ в обществе, но в полной мере СМИ данные не освещали. В Советском Союзе это была обычная практика, это сейчас на нас вываливается весь негатив, который курсирует в информационном поле, иногда даже выдуманный или преувеличенный.
Инфекционисты были в курсе ситуации, нам рассказывали, что проводится расследование, мы знали, что число инфицированных людей растет.
В первый раз нам читали лекцию о СПИДе, когда я была врачом-ординатором в Боткинской больнице. Это был 1987 год. Нам говорили о стремительном росте заболеваемости в Америке, рассказывали, что инфекция является смертельной, но было ощущение, что это все – очень далеко от нас.
Докладчик делал упор на то, что вирус иммунодефицита особенно распространен среди наркоманов и гомосексуалистов, но тогда в СССР не было широкого распространения наркотических веществ.
Безусловно, были в больнице люди, инфицированные вирусным гепатитом, и мы понимали, что, скорее всего, они получили его через иглу, но их было мало.
Казалось, что железный занавес нас убережет, но мы с интересом наблюдали за развитием событий.
В 1989 году меня отправили в двадцатое отделение клинической больницы имени Боткина, где были развернуты боксы для людей с ВИЧ-инфекцией. Это были единичные случаи по городу, и в основном к нам госпитализировали абсолютно здоровых людей, у которых в крови анализ показал наличие антител к вирусу иммунодефицита.
Двадцатое отделение было, по сути, закрытым, доступ к этим больным имел ограниченный круг медперсонала. Сейчас смешно вспоминать, но в качестве мер предосторожности врачи надевали второй халат, маску, перчатки, заходя в палату к людям, которые были практически здоровы, собирали анамнез, осматривали, отправляли их на разные обследования.
Меня, тогда еще совсем молодого доктора, удивляли настолько серьезные меры предосторожности со стороны персонала больницы, потому что потом ВИЧ-положительные люди возвращались в свои коммунальные квартиры, где их контакты не были ограничены абсолютно ничем.
Вы знаете, мы в Санкт-Петербурге тоже занимались прослеживанием эпидемиологических цепочек. Когда выявлялся пациент с ВИЧ-инфекцией, специалисты старались по максимуму проследить его контакты. Лечения на тот момент не было, поэтому смысл этих поисков базировался на идее, что человек, узнав о положительном статусе, прекратит вступать в незащищенные половые контакты, и это поможет приостановить распространение вируса.
Во время эпидрасследования выяснились интересные вещи: например, большая часть женщин инфицировалась вирусом во время Олимпиады 1980-го года от иностранцев. Затем они передали ВИЧ мужчинам-соотечественникам. Причем иногда оказывалось, что в рамках одного предприятия несколько половых партнеров по кругу друг друга инфицировали.
Конечно, люди были шокированы. Например, выявился врач, который имел половые контакты с одиннадцатью сотрудницами больницы, где он работал. Когда людей, имевших контакт с ВИЧ-инфицированным, отправляют на исследование, им не говорят, кто именно может быть источником вируса.
Людей приглашали в Центр СПИДа со словами: «У вас был контакт».
Медперсонал клиники был деморализован новостью, и когда так называемые «контактные» оказывались отрицательными, они были невероятно рады, и, я думаю, делали для себя выводы.
Нет, их никак не изолировали, они продолжали жить обычной жизнью, но в Боткинской больнице был организован консультативно-диагностический кабинет для таких пациентов, который впоследствии перерос в «Центр СПИД».
В 1993 году в Санкт-Петербурге было около 200 человек с положительным статусом на весь город. Люди наблюдались в центре, кроме инфекционистов здесь были такие специалисты как гинеколог, стоматолог, невропатолог, дерматовенеролог, психиатр-сексопатолог.
Конечно, антиретровирусной терапии на тот момент не существовало, но мы лечили вторичные заболевания, такие как герпетическая инфекция, кандидозы, воспалительные заболевания кожи, острые вирусные инфекции, проводили первичную профилактику пневмоцистной пневмонии бисептолом.
При малейшем проявлении болезни людей госпитализировали. В то время основной удар взяла на себя Городская инфекционная больница имени Боткина. Если ВИЧ — инфицированный пациент попадал в другое медицинское учреждение, то узнав о его ВИЧ-статусе, его сразу переводили в Боткинскую больницу.
Такое разделение было возможно до тех пор, пока численность ВИЧ-инфицированных в городе исчислялась сотнями, но в нулевых пошел резкий рост числа людей с положительным статусом: за два года специалисты выявили 20 тысяч человек.
Конечно, с таким объемом Боткинская больница уже не справлялась.
В это же время вышло распоряжение Комитета по здравоохранению, что любое медучреждение обязано оказывать квалифицированную медицинскую помощь людям с ВИЧ.
Пока это был половой путь передачи, инфицированных было мало, но после распада СССР в страну рекой полились наркотики. В 1996 году ВИЧ попал в среду наркозависимых. И это открыло широчайшие возможности для распространения инфекции.
Во-первых, при половом контакте риск инфицироваться ниже, чем когда вирус попадает непосредственно в кровь. Попадание было 90 из 100: если при однократном незащищенном сексе риск инфицирования невелик, то при внутривенном введении он увеличивается в разы.
Кроме того, наркотики употребляли в больших компаниях, и из десяти передавших шприц по кругу, восемь-девять становились пациентами Боткинской больницы.
Первой «загорелась» Украина: Одесса, Николаев — города, где особенно быстро пошел рост ВИЧ-инфекции, затем вирус иммунодефицита проник в среду наркозависимых Калининграда.
Я помню, что мы смотрели на его статистику ВИЧ-инфекции и были в ужасе, потому что всего пару месяцев назад там выявляли одного-двух человек в месяц, потом счет резко пошел на сотни. А затем настал черед Санкт Петербурга.
В начале нулевых коридоры «Центра СПИД» были заполнены наркозависимыми: с узкими зрачками, уставившимся в стену пустым взглядом, они все были похожи друг на друга. И приходили к нам целыми дворами.
Это было очень сложно. Для того, чтобы прекратить распространение инфекции, необходимо изолировать ее источник: либо изъять из общества, либо нейтрализовать инфекцию. В начале двухтысячных это было невозможно — высокоактивная терапия на тот момент уже была разработана, но в России ее не было в достаточном количестве. По сути единственный способ, который был в нашем распоряжении, — консультирование, мотивация с помощью разговоров на здоровый образ жизни, отказ от наркотиков.
Эпидемиологи и врачи-инфекционисты общались с наркозависимыми, старались повлиять на них, чтобы те завязали с наркотиками, но это, конечно, сизифов труд.
В 2006 году появились национальные программы лечения, а еще до этого к нам пришел ГЛОБУС — российский проект под эгидой Глобального фонда для борьбы со СПИДом, направленный на борьбу с эпидемией ВИЧ-инфекции в России. И стало легче.
О ВИЧ старались не говорить. Если у человека выявляли ВИЧ, мы всегда просили его хорошенько подумать, прежде чем кому-то сообщить о диагнозе. Лучше всего было вообще никому не рассказывать.
Пациенты старались тщательно скрывать, что у них вирус иммунодефицита, был случай, когда соседи по коммунальной квартире узнали о диагнозе, и человеку сожгли комнату.
Средства массовой информации внесли большую лепту в истерию, у меня до сих пор сохранились статьи того времени, озаглавленные по типу «Чума XX века» и так далее.
Вокруг только и разговоров было о том, что заболевание смертельное. Когда меня отправили работать в двадцатое отделение, мои старшие коллеги, которые к тому моменту были уже в преклонном возрасте, рекомендовали мне ходить в маске, аргументировав это тем, что болеют миллионы, а значит, инфекция точно передается воздушно-капельным путем.
Они просто не могли поверить, что люди могут иметь огромное количество половых связей. Я не представляю, что с ними было бы сейчас, если бы они оказались со мной на одной из европейских конференций, посвященных ВИЧ, где докладчики, представляя клинический случай, рассказывают о пациентах, которые имеют порядка 30 половых партнеров в месяц.
Наркозависимые передали вирус иммунодефицита огромному количеству людей. А дальше он зажил своей жизнью: так, многие женщины были инфицированы от мужчин, ранее употреблявших наркотические вещества.
На сегодня основной способ передачи вируса в центральной России — половые контакты. Я не могу ручаться за все регионы, возможно, на Урале и в Сибири основной путь передачи может отличаться, потому что там высокий наркотрафик и до сих пор большое количество наркозависимых.
Изменился не только способ передачи, но и портрет ВИЧ-инфицированного. Если в начале двухтысячных средний возраст составлял 25 лет, в семидесяти процентов случаев это были мужчины, то сейчас новым людям, у которых мы выявляем ВИЧ, в среднем 38 лет, при этом доля женщин существенно выросла — примерно 40-45%.
Это связано, в том числе, и с тем, что женщинам проще инфицироваться половым путем из-за анатомических особенностей. И рост заболеваемости среди женщин — это серьезно, потому что они могут передать вирус детям.
Радует только то, что современная антиретровирусная терапия позволяет людям с ВИЧ жить обычной жизнью, снизить нагрузку вируса в крови до нулевой, или неопределяемой. И подобрать схему терапии под себя: если раньше люди принимали по пять-семь таблеток два раза в день, то сейчас некоторые схемы лечения позволяют принимать три, а иногда и одну таблетку раз в день, что гораздо проще встроить в ежедневную рутину.
А это очень важно, ведь пропуск приема лекарств грозит развитием резистентности ВИЧ и дальнейшему прогрессированию заболевания.
Сегодня ВИЧ-инфекция из разряда смертельных перешла в разряд хронических управляемых инфекций, а продолжительность жизни при своевременно начатом лечении у ВИЧ-инфицированных такая же, как в обычной популяции.
По сообщению сайта Газета.ru