Стоковые изображения от Depositphotos
Когда я была ребенком, наказания были прямо жестокими. Я сейчас не понимаю, как выжила, и морально, и физически. Вокруг считали, что у нас, как говорится, благополучная семья: у меня была своя комната, дорогая по тем временам одежда, поездки на море.
Но был один некрасивый секрет – мама меня била, причем за малейшую провинность. Веником, шваброй, просто кулаками, даже задыхалась от усердия.
Я была худая, невысокая, а мама – большая, тучная, такое неотвратимое зло.
Папа рукоприкладством не занимался, и маме запрещал, так что она делала это, когда его не было дома. А если оставался синяк, врала, что я упала. Он наказывал иначе, более продуманно: ставил на колени на крупу, горох или решетку от духовки.
Причем я всегда была «сама виновата»: поздно пришла с прогулки, отказалась есть молочную лапшу, забыла вымыть чашку. Пишу и слезы катятся – я всю жизнь была тихим послушным ребенком. С родителями не общаюсь много лет.
Помню, в школе на литературе нам рассказывали об отношениях Пушкина с матерью: она не слишком жаловала сына и однажды год с ним не разговаривала. Одноклассники начали смеяться и шутить, что были бы рады такому наказанию – отлично, когда предки не достают. А я еле сдерживалась, чтобы не заплакать – моя мама практиковала бойкоты как способ выражения своего недовольства.
Она была очень сдержанным человеком, часто любила повторять, за всю жизнь всего несколько раз повысила голос и почти никогда не давала волю слезам.
Если я делала что-то не так, она просто прекращала разговаривать. Смотрела мимо меня, молча ставила еду на стол и уходила. Это могло длиться один вечер, могло – несколько дней.
Маленькой я плакала, топала ногами, уговаривала, просила прощения – мама царственно отворачивалась и закрывалась в своей комнате. Подростком делала вид, что мне все равно – однажды мы так молчали неделю. Самое обидное, мама и сейчас не понимает, что плохого было в таком наказании, и никакие мнения психологов ей не указ.
Главным воспитательным методом моих родителей было запугивание. Не открывай дверь чужим, придут бандиты. Мой руки, а то заразишься страшной болезнью и умрешь. Не плачь, отдам милиционеру. Но самым страшной была угроза «отдам в детский дом».
Я знал про него из рассказов родителей – там живут сироты, у них нет игрушек и красивых книг, но есть злые воспитатели, которые сажают в карцер.
Если я капризничал или ссорился с братом, мама демонстративно доставала чемодан и говорила, что сейчас отвезет меня в детдом. Когда я получил за год несколько троек сразу, мама и правда собрала какие-то вещи, они посадили меня, орущего, в машину и повезли за город. Потом, конечно, мы вернулись домой, но успокоиться я не мог до вечера.
Моя мама была, в целом, не злой, но очень импульсивной и вспыльчивой женщиной. Например, если я медленно ела, она могла взять тарелку, смыть еду в унитаз и выгнать меня из кухни до ужина. Однажды вылила мне на голову манную кашу – я просила сварить ее, а потом сказала, что не хочу.
Как-то мама сшила мне платье снежинки для утренника, но не белое, как я хотела, а голубое. Я начала капризничать, что не надену, мама слушала, а потом молча взяла наряд и разорвала его по швам на лоскутки. Таких эпизодов были десятки: отнесла на помойку игрушки, потому что я не убирала их, порвала билеты в театр – я слишком долго собиралась, выкинула коллекцию вкладышей, потому что я не давала играть ими младшему брату. Недавно мы говорили об этом, она сказала, что очень сожалеет, что не справлялась с собой. Услышать бы это тридцать лет назад!
Мы с сестрой очень просили у родителей щенка. Клялись и божились, что будем гулять, убирать, играть – только купите. В свою защиту скажу, что мне тогда было 12 лет, сестре – 10, не самый сознательный возраст.
Конечно, со временем эйфория прошла, и мы стали жестко нарушать договоренности и ссориться по утрам, кому выгуливать Джека, не пылесосили пол, покрытый шерстью. Папа с мамой возвращались вечером – дома беспорядок, собака поскуливает и просится на улицу.
И вот однажды мы вернулись из школы, а собаки нет. Понимаете, нет собаки!
И мама так спокойно говорит: мы ее отдали, раз она вам не нужна. Мы почему-то сразу поверили, что это так. Как же мы обе плакали! Позже оказалось, что папа просто отвез Джека на дачу, чтобы нас проучить.
В нашей семье «злым полицейским» стандартно был отец. Он часто любил повторять фразу атаманши из сказки про Снежную королеву: «Детей надо баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники!».
Предполагалось, что мы с сестрой разбойниками вырасти никак не должны, поэтому нас растили в строгости.
Схема «провинность – наказание» работала безукоризненно. Из двоих детей я был более послушным ребенком, поэтому мне попадало относительно редко, но один случай запомнился навсегда. Папин школьный друг, создавший какой-то успешный бизнес в девяностых, подарил мне игровую приставку. Они тогда только появлялись и были невероятной роскошью.
Я учился во вторую смену и с появлением приставки совершенно перестал делать уроки: родители уходили, ко мне приходили друзья и мы играли до обеда. У меня начали появляться тройки, а потом и двойки. Когда я закончил вторую четверть и принес дневник домой, папа с каменным лицом достал молоток и расколотил несчастную приставку у меня на глазах. Он, кстати, до сих пор считает, что был прав.
Мама почему-то была уверена, что если заболевшего ребенка чрезмерно жалеть, выздоравливать он не захочет. Поэтому, как только у меня поднималась температура или краснело горло, меня лишали сладостей и заодно мультфильмов.
Вот станешь здоровой – будешь есть конфеты и смотреть сказки, а пока пей таблетки и о развлечениях не думай. К сожалению, болела я довольно часто, хотя – клянусь – очень этого не хотела. Привычка не делать себе снисхождения при плохом самочувствии осталась и сейчас, правда, сладости, всем назло, ем.
По сообщению сайта Газета.ru