Стоковые изображения от Depositphotos
Тест ДНК по анализу слюны
«В 1992 году в Центре охраны здоровья матери и ребенка (ныне НМИЦ им. Кулакова) проводилась тестовая программа, и моя мама случайно стала ее участницей. На этапе подготовки к первой попытке ЭКО она рассказала врачам, что беременеть ей не от кого — она была в стадии развода с мужем. В центре ей ответили, что это не проблема и ей сделают еще лучше, чем она кого-то будет искать», — рассказывает 27-летняя москвичка Кристина Земцова (имя изменено).
Ее матери нашли анонимного донора — стороны подписали договор, чтобы избежать взаимных претензий в будущем. О том, что отсутствие данных об отце может травмировать ребенка, никто тогда не задумывался.
«Долгое время я вообще не думала о поиске отца. Мама в детстве рассказала, что найти его невозможно, так как было подписано соглашение об анонимности. В подростковом возрасте меня немного мучил вопрос — мол, вдруг этот дядя мой биологический отец, или вот этот учитель. Но поиском я не начинала заниматься, потому что в голове была установка, что ничего не получится», — делится Кристина.
Установка сменилась, когда она наткнулась на англоязычную группу в Facebook, где люди обсуждали поиск родственников:
«Меня это очень вдохновило — я прочитала много историй о том, как кто-то встретил отца, мать, братьев-сестер, что они общаются, все здорово, прикольно. И тут у меня защемило. Мне захотелось так же, появилась надежда».
Поиски Кристина начала со сдачи генетического теста MyHeritage. Выяснилось, что ее отец родом из Прибалтики. «Однако его ближайших родственников в базе нет — только пятого или шестого колена. Но есть истории, когда даже с такой генетической отдаленностью усыновленные дети находили родителей. Но тут должны работать профессионалы», — объясняет она.
Кристина загрузила результаты своего ДНК-теста во все открытые базы. Были новые совпадения, но все по тому же пятому-шестому колену.
«Остается ждать, когда мой родственник по линии отца сдаст ДНК-тест, загрузит его в базу данных и мы совпадем — тогда сможем познакомиться. У нас сейчас еще не так популярны ДНК-тесты, как в США и Европе, но когда-нибудь станут, поэтому надежда есть», — говорит она.
Выйти на отца девушка пыталась и в центре Кулакова, однако там ей в сотрудничестве отказали: «Никто не реагирует на мои запросы. Когда я там внутри пыталась спрашивать у врачей, никто вообще не знает, к кому меня отправить. Существует архив доноров или нет, неизвестно».
Кристина подчеркивает: в августе 1992 года, когда ее матери провели искусственное оплодотворение, в России не было документа, законодательно регулирующего донорство спермы.
«Поэтому отказ моих родителей от знания друг друга юридическую силу имеет только для них двоих, а для меня по идее нет. Я знаю, что в Европе в таких ситуациях выигрывали суды. Такие соглашения признавались нарушением прав человека, ведь ребенок имеет право знать, кто его мама и папа.
И в результате донорство анонимное в некоторых странах (например, в Австрии и Великобритании — «Газета.Ru») было вообще запрещено. Они перешли на систему, когда по достижению 18 лет человек получал право узнать», — отмечает москвичка.
Активно использовать донорские клетки для зачатия ребенка в России стали не так давно, поэтому детям, рожденным от доноров, сейчас меньше 20-25 лет, говорит Кристина. «Большинство из них — дети или подростки, которые еще не задавались вопросом собственной идентичности. Но когда они повзрослеют, он может сильно потревожить их психику. Я недавно создала группу в Facebook, в которой люди смогут делиться своими историями — возможно, получится построить сообщество», — заключает она.
Ученый-генетик, руководитель Репробанка Автандил Чоговадзе отмечает: шансов найти отца у Кристины немного. Ее родители самостоятельно подписали двустороннее соглашение — оспорить такой документ и добиться раскрытия имени донора вряд ли получится.
«Что касается самостоятельных поисков, то далеко не все люди зарегистрированы на MyHeritage. Еще меньшее число людей сделали генетический тест на отцовство-материнство по Y-хромосоме, по митохондриальной ДНК. В США есть форумы, где общаются люди, рожденные от донорского материала: они находят своих братьев и сестер, встречаются с ними. У нас же такого крупного сообщества нет — возможно, потому что проблема не настолько актуальна», — объясняет он «Газете.Ru».
К тому же, продолжает эксперт, неясно, что может оказаться для человека большей травмой: контакт или неконтакт с донором:
«Если Кристина найдет отца, это может еще больше ее травмировать и разочаровать. Потому что она не знает, кто этот человек, жив ли он, в каком состоянии, как он воспримет встречу, с негативом или, наоборот, положительно. Это очень сложная история».
Отсутствие одного из родителей не может помешать полноценному развитию ребенка, считает доцент кафедры психологии личности СПбГУ Наталья Искра.
«С одной стороны такая ситуация — это травматизация, с другой — сколько у нас людей, которые живут без одного из родителей, и в принципе им ничего не мешает жить и нормально развиваться? Отец необязателен для нормального психического развития. И если есть тот, кто заменяет эту фигуру, участвует в жизни ребенка, социализирует его, то и не будет никакой травматизации. Здесь важнее, как мама взаимодействует с ребенком», — обращает она внимание в беседе с «Газетой.Ru».
По нынешнему законодательству доноры спермы в России могут быть как анонимными, так и неанонимными. Первые никак не хотят контактировать со своими биологическими потомками, а вторые допускают контакты с детьми, достигшими совершеннолетия.
«По нашей практике их примерно 50 на 50 — тех, кто готов, и тех, кто не готов. Первые готовы к общению с детьми, считают, что это здорово и прекрасно. И мы в Репробанке готовы обеспечить им связь. Вторые не хотят ставить под угрозу внутренние семейные отношения», — говорит Чоговадзе.
Что касается родителей, то подавляющее большинство не хотят рассказывать ребенку о том, что он был зачат от донорского материала, констатирует эксперт.
«Потребность в неанонимном донорстве в нашей стране, на самом деле, минимальна. И высказывают ее чаще гомосексуальные пары.
За всю нашу семилетнюю историю работы я, наверное, по пальцам одной руки могу посчитать супружеские пары, которые в будущем хотели обеспечить контакт ребенка с донором.
Таких пока подавляющее меньшинство. Им я рекомендую выбирать из списка открытых доноров — тех, кто изначально согласился на подобного рода контакт», — резюмирует он.
Вместе с тем ученый-генетик убежден, что в России нужно начать вести общий регистр доноров половых клеток — как анонимных, так и неанонимных.
«Это больше связано не с желанием какую-то информацию для ребенка предоставить, а с тем, чтобы учесть риски возникновения генетических проблем. Ведь не все клиники проводят генетическую диагностику донора, а он может быть скрытым носителем каких-то наследственных патологий. Общий регистр позволит вовремя выявлять этот риск. Также он поможет контролировать число детей, которые родились от каждого донора. Ведь во всем мире число детей, рожденных от одного донора, ограничено. Мы, например, ограничиваем 30 семьями. В некоторых скандинавских государствах лимит ограничен тремя-пятью детьми от каждого донора — там страны небольшие, поэтому для них это более актуально», — рассуждает Чоговадзе.
Похожий реестр ранее был создан в Германии. В июле 2018 года в стране вступил в силу закон, обязавший Немецкий институт медицинской документации и информации создать общенациональную базу данных по донорству спермы. До этого момента большинство детей, зачатых посредством донорской инсеминации, были лишены фактической возможности узнать, кто приходится им биологическим отцом. Теперь же вся информация о донорах вносится в соответствующий реестр и будет храниться в нем 110 лет, так что дети, родившиеся от донорского материла, при желании смогут выяснить имя человека, способствовавшего их зачатию.
Тест ДНК по анализу слюны
По сообщению сайта Газета.ru